О манифесте 17 октября 1905 года в Орше узнали только на следующий день. Вечером перед зданием полиции молодежью (преимущественно еврейской) была устроена манифестация. Ораторы высказывали надежду, что Россия вступает наконец на путь правового государства. Инцидентов не было. Все мирно разошлись по домам.
На следующий день манифестация возобновилась. Появились плакаты: «Долой самодержавие!», «Смерть царизму!», «Вечная память павшим в борьбе за свободу!» Толпа с пением «Марсельезы» и других революционных песен двинулась к тюрьме и потребовала освобождения политических заключенных. Начальник тюрьмы испугался и выполнил это требование. Манифестанты добились также освобождения арестованных при полиции.
И тут же поползли темные слухи, что манифестации эти организованы евреями и направлены против христиан. Дальше – больше. Появились «очевидцы», рассказывавшие, что евреи разломали иконы в некоторых церквях, бьют и режут в окрестных деревнях крестьян, и другие небылицы.
Вечером 20 октября возбужденные толпы народа двинулись через днепровский мост громить евреев. Когда городской голова Иван Андреевич Стратонович стал убеждать толпу, что нельзя верить вздорным слухам, и предложил разойтись по домам, его хотели сбросить с моста в Днепр.
Утром 21 октября в город с разных сторон стали стекаться из окрестных деревень крестьяне, вооруженные кольями, топорами, а некоторые и ружьями. Они заявили, что был приказ из волости «защищать народ от жидов». Перед толпой выступал письмоводитель полицейского надзирателя 2-й части города Синицкий и стал кричать: «Братцы, теперь взбунтовались жиды и поляки и хотят всю Россию забрать в свои руки. Вам теперь опять придется носить помон у жидов, как вы носили их при крепостном праве. Мы должны бить и резать жидов, пока ни одного не останется».
Возбужденная толпа двинулась с царским портретом по Петербургской улице. К ней все время примыкали новые люди. Проходя мимо еврейских домов и магазинов, стали швырять в окна камни. В толпу влилась и 1-я рота 314-го Кодниковского полка, присланная в Оршу для «предотвращения беспорядков».
Встречных евреев, не успевших укрыться, ругали площадными словами, избивали, но пока не убивали. С Петербургской улицы толпа перекинулась на Вокзальную. Проходя мимо забору у дома Хейфеца, она стала яростно стучать палками по закрытым ставням и швырять камни в стены. На беду над забором появился один из жильцов с револьвером в руке. Одни свидетели утверждали, что был выстрел, другие это отрицали, но последствия получились ужасные.
Все три дома, отделенные от улицы общим забором, были разгромлены полностью, жильцы зверски убиты, ценные вещи разграблены. На глазах у маленьких детей убивали их родителей. Хотели убить и детей, но один из толпы, Кузьмин, их спас.
Темные силы, организовавшие погром, не останавливались перед самыми нелепыми вымыслами. А темные люди им верили. Так, например, к дому Штейнгарта подъехали 6 крестьян, среди которых были и знакомые Штейнгарта, Венедикт Емельянов и Фома Куксевич. Размахивая топорами, они стали кричать: «Убьем хоть одного жида, сто рублей будет». Когда Емельянов замахнулся топором на старика Певзнера, дочь стала умолять не убивать отца. Тогда Емельянов зарубил ее топором.
Для защиты евреев от погромщиков направились по Днепру в Оршу 23 рабочих Дубровинской ткацкой фабрики, из них два русских. Дубровинские полицейские телеграфировали об этом оршанским, а те сообщили погромщикам, устроившим засаду. 10 человек были зверски убиты, а остальным удалось спастись.
Одновременно с отрядом дубровенской самообороны из соседнего городка Шклова приехали поездом для защиты погромщиков 12 человек, в том числе один русский Шкловский. Полиция также предупредила об этом Оршу. Погромщики перехватили шкловитян на Вокзальной улице и, после ужасных пыток, всех убили, кроме русского. Убивали под крики «ура!», смех и издевательства толпы. Еще дышавших людей добивали камнями, выкалывали глаза, разбивали голову и ковыряли в мозгах, приговаривая: «Вот вам, жидовские морды, свобода!» Обыскивали трупы и забирали все ценное.
В распространении гнусных слухов и подстрекательстве подонков к грабежам и убийствам принимали участие и некоторое представители местной интеллигенции. Но были и сердечные люди. Так священник Хруцкий, выставив в окна своей квартиры иконы, раскрыл двери для спасавших свою жизнь евреев.
Вечером 22 октября в Оршу приехал «наводить порядок» могилевский вице-губернатор Ладыженский и прибыл эскадрон драгун. Городской голова Стратович потребовал от Ладыженского принятия решительных мер против грабежей и убийств, но это не дало существенных результатов.
23 октября улицы по-прежнему были полны возбужденными толпами, жаждавшими крови и грабежей. Когда вице-губернатор обратился к ним с балкона Центральной гостиницы, где остановился, с призывом разойтись по домам, раздались крики: «Он стоит за жидов!», «Его подкупили!», «Когда же будем жидов еще бить?»
Все же народ стал понемногу расходиться. Но тут прискакал сопровождавший к вокзалу почту чиновник Пожарецкий и в панике закричал, что в почту на Базарной площади стреляли евреи. Это оказалось ложью, в чем он на следствии и сознался, но тогда это привело толпу в ярость. Тут же стали передавать из уст в уста, что евреи убили двух русских и ранили 8 драгун. И это, конечно, оказалось полным вымыслом. Но цель была достигнута – погром продолжался. Толпа, вдохновляемая Тихоном Синицким, разгромила еврейские лавки на Базарной площади и избила многих евреев. Это происходило на глазах у городовых: Жарина, Авчинникова, Вордомацкого, Герасимова и Царева, спокойно наблюдавших погром.
Общепризнанных вождем погромщиков был Синицкий. При переговорах с представителями евреев он заявил: «Захочу – будет погром, не захочу – погрома не будет. Вот жиды оценили мою голову в 500 рублей и называют меня хулиганом, а я не хулиган, а патриот».
24 октября 12 человек из оставшихся в живых дубровенцев решили возвратиться домой и в 8 часов утра вышли из синагоги, где ночевали. Их заметили погромщики и бросились вдогонку. Пятерым удалось спастись, а семеро были замучены до смерти и изуродованы до неузнаваемости.
В этот день в Оршу прибыли из Витебска батальон пехоты и эскадрон кавалерии. Все дороги и мосты стали охраняться солдатами. Убийства и грабежи прекратились.
Подведу итоги. Были убиты: в доме Хейфеца 8 человек, на вокзале 5, на Выставке 10, в Заднепровье 7. Итого – 30 человек, не считая множества изувеченных, избитых и ограбленных.
Обвинительное заключение было составлено через полтора года – 18 апреля 1907 года, а суд начался 24 ноября. На суде выяснились некоторые подробности о подготовке погрома. По приказу пристава Модзалевского подчиненный ему деревенский староста приказывал крестьянам идти в Оршу с ружья, топорами, палками, чтобы успокоить «взбунтовавшихся евреев». Другой староста, Гуминский, угрожал расстрелом тем, кто не исполнит этого распоряжения начальства. Свидетель крестьянин Иван Озоленко показал: «Я подумал, что вышли такие права – избивать и грабить евреев, и за это начальство не накажет».
Свидетель Гоффеншефер рассказал, что утром 23 октября он встретил толпу крестьян, вооруженных железными прутьями, вилами, дубинами. Среди них были и его знакомые. Они разъяснили: «Мы ничего не знаем. Нам наказал староста, чтобы все пошли в город с каким кто может оружием, а кто не пойдет, штраф 30 рублей».
Любопытно показание Семена Голубовича: «Жандармский унтер-офицер Белоусов говорил, что за убийство евреев нам ничего не будет, а если возникнет разговор, то он донесет начальству, что евреи напали, и мы вынуждены были защищаться».
Священник Мелкович показал: «Видно было, что люди собрались на злое дело. Меня заставила идти с ними с хоругвями полиция. По своей воле я бы не пошел».
Несмотря на всю тяжесть преступлений, никто из убийц до суда, кажется, не был арестован, а приговор оказался очень мягким (кажется, не свыше трех месяцев заключения, да и тот был отменен царским помилованием).
Оршанский погром – маленькое звено в кровавой погромной цепи, опоясавшей царскую Россию. Началась она с кишеневского погрома в апреле 1903 года и широко развернулась после манифеста 17 октября 1905 года. В этом месяце в Бессарабии их произошло свыше 70, по всей же царской России – 690. Это нашло свое отражение в произведениях Короленко и Шолом-Алейхема, об этом писал В.И.Ленин. Кровавая волна выше всего взметнулась в 1918-1999 гг., когда петлюровцы, деникинцы, махновцы и другие враги еврейского народа уничтожили около 200 тысяч евреев, причем осталось около 300 тысяч сирот.
Но некоторые наши историки не любят об этом вспоминать. Так, например, Л.Востоков в статье «Антинародная деятельность сионистов в России» («Вопросы истории», №3, 1973 г.) деликатно называет кишиневский погром «кишиневскими событиями», не поясняя, что это за «события». Трогательная забота советского историка о добром имени царского правительства, организатора еврейских погромов. Не делает это чести и «Вопросам истории», органу Академии Наук СССР и Министерства высшего и среднего образования.
Во время оршанского погрома мне было 14 лет. Многих убитых я хорошо знал, и все места кровавой бойни мне были знакомы. Моя мать с детьми ехала в Шклов, а отец остался. Наша квартира уцелела, но все стекла были выбиты камнями. Возвращались мы вместе с другими оршанцами, спасавшимися от погрома в Шклове, ночью на пароходе с потушенными огнями. Капитан долго не решался пристать к берегу, опасаясь засады.
Погибших в доме Хейфеца похоронили каждого в отдельности, а прочих - в братских могилах. Ленты к похоронным венкам печатались в нашей типографии.
