Ранее наш сайт писал об истории, произошедшей с Натальей Кукишевой, врачом второй поликлиники города Орши. Женщина работала в стоматологии, но была арестована по «делу Зельцера» и осуждена. Теперь она была вынуждена покинуть родину и переехать в Соединенные Штаты. Недавно оршанка поделилась подробностями своего дела и пребывания в тюрьме с проектом «Белые халаты». Оказывается, милиция по-прежнему интересуется Натальей.
«Вчера мне звонили из уголовного розыска. Говорят, что нужно сдать отпечатки пальцев и ДНК-материал. Но у меня это все уже забрали в СИЗО, да и следователи знают, что я уехала, они меня уже искали, потому что я стою на учёте…»
— Как так получилось, что все это сейчас происходит в вашей жизни?
— Я работала врачом-стоматологом во второй поликлинике Орши. У меня всё было хорошо, в 2020 году я даже получила грамоту от Совета депутатов — благодарность за работу во время пандемии (позже, на суде, меня заверили, что этот момент был учтён при вынесении приговора).
До 2020 года я практически не занималась политической деятельностью. Но на этих выборах подписалась за всех кандидатов, кроме Лукашенко, ходила почти на все митинги и начала много писать в интернете. Что изменилось? Думаю, меня возмутило очевидное мошенничество и последовавшая за этим волна насилия, охватившая страну.
В Орше я помню только один большой митинг, на котором мы были, а вот на марш в Минске мы ходили практически каждую неделю, как на работу.
— В какой момент вы поняли, что быть оппозиционером в Беларуси опасно?
— Когда произошла трагедия с Андреем Зельцером, я оставила в сети возмущённый комментарий. Замечу, что меня возмутило то, что само видео убийства было выложено в открытый доступ, показано по ТВ, ничего не размыто. Это было выражено в том смысле, что у кого-то «гниют орехи». Насколько я могу судить, именно этот комментарий стал причиной моего увольнения.
Убийство Зельцера произошло 28 сентября 2021 года. На следующий день я написала пост, и около часа ночи мне позвонили и сказали: кто-то ломится в мой дом и мне нужно приехать. Я подошла ко входу и увидела, что всё тихо, если не считать припаркованной неподалёку милицейской машины. Я сразу поняла, что происходит, позвонила сыну и предупредила его, что могу «упасть в пропасть». В это время ко мне подошли сотрудники милиции и предложили сесть в милицейскую машину, чтобы «подождать кого-то». Я отказалась. Вскоре приехали сотрудники КГБ, показали мне мой комментарий и предложили пойти с ними. Они обещали меня скоро отпустить. Но меня освободили через два года.
— Что случилось той ночью?
— Я вообще мало что помню из событий, настолько это был большой стресс. Мы приехали в здание КГБ, там было трое следователей: один на меня кричал, другой уговаривал меня покаяться. Говорят, меня отвезли в отделение милиции на обыск, но я этого совсем не помню. После этого меня отправили в КГБ в Витебске, где я оказалась утром 30 сентября. Они попытались снять «покаянное видео» — видимо, оно получилось не очень удачным, и его так и не показали. Они посоветовали мне написать заявление с извинениями на имя Тертеля.
В деле Зельцера нас, женщин, в Витебске в то время было трое, и всех троих вскоре отправили на Окрестина. Я пробыла там 6 дней, нас было 16 женщин в двухместной камере. И это ещё не самый худший вариант — мужчины сидели по 30 человек в двухместной камере!
— Можете ли вы вспомнить какие-нибудь моменты вашей жизни того времени?
— Спала на полу лицом вниз, поджав ноги. И всё же места для троих было недостаточно — нам приходилось спать сидя, периодически меняя позу. Они не били меня открыто, но причиняли мне боль часто и без всякой на то необходимости. Например, возили на допросы с пластиковыми стяжками на руках, ставили на колени в машине, лицом к полу. Когда они ведут, руки закручены за спину так, что хочется кричать от боли.
Не было ни личных вещей, ни постельных принадлежностей, ни предметов личной гигиены, а кормили через день.
Затем нас перевезли в Жодино. Нас там уже «погладили» — в восьмиместной камере было всего 14 человек. Охранники буквально хвастались: «Вот видите, у нас для вас послабление режима». Спать на кровати уже можно было, но на каждой кровати должно было быть по два человека. При этом комплект постельного белья рассчитан один на двоих. На улице уже октябрь, окно разбито, дует, камеры никто не отапливает — очень холодно.
У нас по-прежнему не было никаких личных вещей. Они выдали зубную пасту, зубную щётку, мыло и рулон туалетной бумаги на месяц. Иногда мне приходилось чаще просить туалетную бумагу. В камере сидела девушка, которая рассказала, что вместе с другими волонтёрами собирала эти наборы для заключённых в Минске.
Мы попросили кипятка, чтобы согреться. Каждому выдавалось по два трёхлитровых чайника в день. Утром пили воду из чайника, а вечером умывались ею. Надо понимать, что чашки идентичны, маркировать их было запрещено. Утром из них пьёшь, а вечером умываешься. Ты не знаешь, кто вчера мыл твою чашку.
Остальную часть интервью можно прочитать на сайте «Белых халатаў».
