Это был 1984 год, в Барани ещё издавалась заводская газета "Красный октябрь", которая фактически выполняла роль бараньской городской газеты. Редактором её в тот момент был Константин Северинец. Свободы слова в стране не было, но сатира на уровне предприятий и каких-то бытовых проблем разрешалась. Разрешалась до определённого уровня. Так, в газете под псевдонимом "Я.Копасев, старший банщик" в газете вышел фельетон, высмеевающий председателя местного профсоюза. Портрет чыновника был настолько узнаваем, что вызвал скандал в Берани. По воспоминаниям, именно из-за этого фельетона Константина лишили должности, а позже намекнули, что болше на Оршанщине он работу не найдёт. Этот фельетон, видимо, и стал причиной того, что семья Северинцев переехала из Орши в Витебск. Приводим вам этот фельетон полностью в перепечатанном виде и в виде фото-копии.

"Гусь.

Птичий фельетон.

Георгий Павлинович Щебетунчик считал себя важной птицей.

Поэтому с утра он тщательно чистил пёрышки и на крыльях собственного достоинства изящно перепархивал через речку Мудровку в своё рабочее гнёздышко, напоминающее просторный широкооконный кабинет с витееватой надписью на массивной двойной двери: председатель птичьего кооператива.

Видимо, по причине именно такой надписи, имеющийся как мы знаем, далеко не на всех дверях, Горий Павлинович считал себя к тому же и птицей высокого полёта. От этой воображаемой высоты у него частенько захватывало дух и тогда многочисленных пернатых посетителей на пороге кабинета-гнёздымка встречали надменные фразы:

- Подождите! Я занят. Составляю график заселения семейства тетеревиных...

- Прилетайте завтра!

- Этим вопрсом мы займёмся в четверг после дождика...

- Пройдите к моим заместителям! Мне срочно потребовалось уточнить даты ежегодного отлёта бекасов в тёплые края...

И так далее.

В такие минуты Горий Павлинович старался походить на горделивого орла, в профиле которого проглядывало что-то индюковатое, и даже репетировал свою осанку перед чистым казённым зеркалом. Надо честно признать: она ему удавалась и даже была к лицу.

Но случались и иные минуты в жизни председателя. Это происходило всякий раз, когда Горий Павлинович оказывался в окружении более крупных птиц. Тогда приходилось терять набранную высоту, переходить на бреющий полёт и гордый клёкот менять на суетливое чириканье.

В такие мгновния Горий Павлинович горько проклинал свою птичью жизнь, ругал, на чём свет стоит, птичьи права своей выборной должности и утешался единственно тем, что большим птицам совсем не до него, а маленькие этого не видят по причине своего неприсутствия в данный момент на месте события.

Работал же Щебетунчик, как Чижик. Ни шатко, ни валко. Тратил свою энергию по щепотке, отчего в подведомственном ему кооперативе не всё ладилось с организацией трудового соперничества сов и кукушек, формально внедрялся бригадный подряд у ласточек-сдельщиц, при пустом зале проходили вечера посвящения журавлёнков в журавлей, освобождённый птицы-спертсмены летали только на короткие дистанции, а в стол птичьих заказов привозили одно залежалое пшено, да и то не регулярно.

зато когда приходила пора отчётов, Горий Павлинович заливался соловьём. Но поскольку ноты для выступления ему писали другие птицы, мелодия получалась фальшивой и путанной, и приходилось нежданно-негаданно давать петуха, которого однако дремлющие птицы великодушно не замечали...

И только однажды нарушилось мерное течение птичей жизни, когда один молодой аист задиристо воскликнул:

- Ну и гусь!

Присмотрелись все - и вправду, гусь. Да к тому же и лапчатый...

...Но Горий Павлинович Щебетунчик по-прежнему продолжал считать себя важной птицей. Несмотря на то, что было ясно, как день, что это за птица.

Я Копасев, старший банщик."